Русская культура всю свою историю лелеяла чмо — и оно выросло, расцвело
В том, что происходит сейчас в Украине, русская культура несет ответственность наряду с российским оружием. Потому что именно она поставляет в российские мозги представления о том, что такое хорошо и что такое плохо.
«Украинский кризис — не что иное, как оправдание для русофобии».
Эту фразу некогда модный писатель Пауло Коэльо написал в своем Твиттере вскоре после начала войны.
В комментах его сразу же захейтили, конечно, — и за «украинский кризис», и за «русофобию», и даже за вещи, прямо не относящиеся к войне, как то сомнительные качества его книг и ущербность литературного таланта. Что поделаешь? Публика сразу бьет по площадям, подражая российской артиллерии.
Коэльо сразу же попытался отпрыгнуть назад. Сообщил, что «проехал от Москвы до Владивостока» — очевидно, хотел сказать, что «знает Россию». И попросил не смешивать преступный режим и «обычных людей».
Для бразильца это, вероятно, больной вопрос — несут ли «обычные люди» ответственность за «режим»? И ему очень хочется дать на него отрицательный ответ. Выученная беспомощность — какое-никакое средство от угрызений совести.
Но и в Европе, как ни странно, все оказалось не так однозначно.
Здесь исходят из двух постулатов, которые то ли кажутся бесспорными, то ли навязываются в качестве бесспорных. Первый четко сформулировал Коэльо: обычные люди не виноваты и не несут ответственности за действия режима. Есть Путин, а есть «просто русские» (вариант — «хорошие русские»), которые «тоже страдают» (это «тоже» особенно ценно). Следствие из этого постулата: россияне — такие же жертвы Путина, как и украинцы. Ну ладно, не точно такие же. Но все равно — жертвы. Кроме того, никак нельзя допустить такого варварства, как коллективная ответственность.
Если вас уже коробит, мужайтесь. Дальше будет круче. Второй постулат: культура — область взаимопонимания и сотрудничества. Какие бы политические распри и бури ни сотрясали мир, культура выше этого. Это мудрость человечества. И никакие политические глупости не могу запятнать ее белоснежных одежд. Можно «отменить» пару-тройку наиболее одиозных деятелей культуры за поддержку агрессора. Вот Нетребко из Метрополитен-опера уволили. Гергиеву пригрозили разрывом контрактов, если не покается. Но так же можно (и нужно) найти таких «хороших русских», которые подтвердят собственным примером, что великая русская культура в целом как жена Цезаря — вне подозрений.
И пока политики обсуждают санкции, а граждане выходят на митинги в поддержку Украины, западные культурные институты уже сейчас начинают работать над будущим «примирением» с Россией. Готовятся врачевать раны, нанесенные войной, и заново наводить разрушенные ею мосты.
unsplash/eviefjord
Отношение к культуре как жене Цезаря весьма показательно. Странно, что эту мысль никто не доводит до логического завершения. Русская культура, как правило, служит режиму верой и правдой. Вернее, чаще верой, чем правдой. Придает режиму вес и блеск. Подбирает для него подходящие одежды и оправдания. Формирует мейнстрим и создает альтернативные образы на экспорт. А когда режим распоясывается и перестает скрывать свою людоедскую сущность, культура находит внутри себя ресурсы для самооправдания. И то сказать: разве один конкретный безумец может дискредитировать величественное здание культуры, созданное поколениями толстоевских? Безумца можно выбросить за борт. Но культура принадлежит не ему, а всему человечеству.
Такая ловкость рук присуща не только культурным деятелям, которые кормятся с рук диктатора. Точно так же на протяжении веков поступала церковь. Секулярная западная культура пытается играть примерно ту же роль, которую еще пару веков назад играла религия. Религия поплатилась за «конфликтность», за эксклюзивизм. Культура, напротив, настаивает на инклюзивности, уповает на нее как на универсальное средство от конфликтов. Но результат оказывается плачевным — некому стало отвечать на базовые вопросы. На вопросы о добре и зле. И то и другое в рамках современной западной культуры трусливо подменяется призывами к «диалогу» и «примирению», а «взаимопонимание» оказывается ценнее истины.
Так или иначе, европейское культурное сообщество работает именно в том направлении, которое предложил Пауло Коэльо: спасает «хороших русских» и их «великую культуру» от «русофобии», вспыхнувшей на фоне «украинского кризиса», и гипотетического безумия их лидера.
Это безумие, кстати, неотъемлемая часть сюжета, необходимая для очередного оправдания «хороших русских». Во-первых, безумие — как фатум греческой трагедии. Невозможно никого обвинить в случившемся, если в сюжет вплетается безумие. Во-вторых, безумие — это так по-русски… За то ее и ценят, эту русскую культуру, сервированную по европейской моде, — за бездну иррационального и даже инфернального.
Виновата ли культура и виноват ли «обычный человек» — это не два вопроса. Это один и тот же. Потому что в центре всей великой русской культуры — тот самый персонаж, который несет все бремя ответственности за судьбы родины, в том числе за нынешнюю войну. Тот знаменитый «маленький человек». Который никогда ни в чем не виноват — именно в силу своей маленькости. Никогда ни в чем не кается и ни о чем не сожалеет — потому что «а что он может изменить»? Если ему кого и жаль, то только самого себя, заброшенного в огромный мир — враждебный, «русофобский», неуютный, постоянно требующий от него каких-то решений и действий, для которых он слишком маленький. Он кутается в свою шинель и только вздрагивает, когда над ним бушуют грозы эпохи, непонятно откуда свалившиеся на его голову, — все тот же рок, все те же своенравные греческие боги, которые играют судьбами простых смертных.
Вся «великая русская культура» работает на то, чтобы поддерживать «маленького человека» в этом состоянии — беспомощном и инфантильном. Способном лишь жаловаться, ненавидеть, повторять чужие слова и фразы, потому что никто никогда не давал ему голоса и права говорить от своего имени. И он привык. И начал находить в этом удовольствие. И начал принимать это за собственную природу, за миссию. За собственную силу. Великая культура довлеет над маленьким человеком, навязывает ему свои модели и стереотипы, не позволяет ему вступать в диалог не только с внешним миром, но и с самим собой — и он принимает это как данность и как избавление.
unsplash/npi
То, что мы наблюдаем сейчас в России, — победа великой русской культуры. Сейчас на кремлевском троне сидит тот самый маленький человек, духовный сын Акакия Акакиевича или даже сам Акакий Акакиевич. Только он волею судеб — все того же античного Фатума — дополз до верхушки карьерной лестницы. И шинелей у него теперь полный шкаф. И стол необозримый. И бояре перед ним пополам складываются. И красной кнопочкой он играется, как изящным брелоком.
Но сам он по-прежнему маленький и теряется в грохоте истории, как блоха в меховом воротнике. Русская культура всю свою историю лелеяла чмо — и оно выросло, расцвело, того и гляди покроется ядерными грибами.
Но так и не повзрослело.
Виновата ли «культура»?
Да. Поскольку культура — это не Большой театр, не Репин с Кандинским, и даже не Лев Толстой с романом «Спецоперация и мир». Не набор артефактов, как нас учила советская еще школа и как нравится думать всем любителям «великой русской культуры», апеллирующей к шедеврам. Потому что, к чему же ей еще апеллировать, если ей больше нечем похвастаться? Да что там хвастаться — не за что больше спрятаться. Культура — это, в первую очередь, система ценностей, положенная в основу мировоззрения конкретного человека и целого сообщества. И если в рамках некой «великой культуры» выросло поколение людей, способных большинством голосов поддержать ракетный обстрел родильного дома, ни Достоевский (что там про «слезинку ребенка»?), ни даже весь репертуар Мариинского театра не может эту культуру оправдать.
Можно ли назвать это «коллективной ответственностью»? «Русофобией»? Я не знаю. Мне кажется, за последние две недели в этом мире не осталось места для русофобии. Как не было места для германофобии во время Второй мировой войны. Это слово просто лишено смысла.
В том, что происходит сейчас в Украине, русская культура несет ответственность наряду с российским оружием. Потому что именно она поставляет в российские мозги представления о том, что такое хорошо и что такое плохо. И эти ориентиры не может сбить даже расстрел жилых кварталов российскими ракетами. Вот, например, что пишет «антивоенный» и даже вполне либеральный «Горький» через неделю российско-украинской войны.
«Почти сто лет назад Киев захватили враги — отряды петлюровцев, которым противостояли лишь немногочисленные офицеры и юнкера бывшей царской армии. Михаил Булгаков рассказал об этом в своем романе «Белая гвардия»…
Не цитата из классика — прямая речь редакции: украинцы — «отряды петлюровцев», т.е. армия УНР — это враги. Без кавычек. Ссылки на Булгакова не только не извиняют, но даже усугубляют ситуацию. Русская культура не подвергает сомнению позицию автора и не делает поправку на точку зрения героев — этих «ненадежных рассказчиков». Она прямо и недвусмысленно указывает на то, кто есть враг. И на то, что «Киев наш» — хоть сто лет пройдет, хоть стопитсот.
Так культура принимает на себя скромную роль корректировщика огня.
Культура — не заповедник, где можно сохранить одежды белыми (хотя многие «хорошие русские» изо всех сил стараются убедить в этом себя и заодно всех остальных). Не «пространство диалога», как хотелось бы думать западным коллегам, которым надо как-то оправдывать финансирование своих проектов. Культура — это статья обвинения.
Екатерина Щеткина, экспертка, журналистка, писательница, опубликовано в издании ZN.ua